Рекламный баннер 990x90px bantop
Заблудилось моё счастье женское
23:26 18.07.2023 16+
Заблудилось моё счастье женское
Весёлая и доброжелательная, искренняя и простая в общении — такой знают в селе Анну Никитичну Романову. И не перестают удивляться тому, как смогла она сохранить этот лёгкий нрав за долгие годы своей нелёгкой жизни, в которой были бедность и голод, побои мужа-пьяницы и гибель старшей дочери.
Детство
«Я с 42-го года. Родилась в Мордовии. От нашего села Жабино до Саранска — 180 километров, — рассказывает Анна Никитична. — У меня два брата и сестра. Я младшая. Вшестером мы жили в землянке. В 33-м году дедушка с бабушкой продали дом, чтобы спасти семью от голодной смерти, а родители мои жили тогда с ними. Построить свой дом отец не успел — погиб на фронте.
Вспомнить страшно, как мы жили после войны. Бедовали да голодали. Училась я только три класса, потому что в четвёртый нужно было в другое село ходить, но обуть-одеть нечего. Вот мама и не пустила меня. А так как русский язык начинали учить с четвёртого класса, я его совсем не знала.
Семья у нас была верующая. Когда церковь в Жабино разгромили, мы с мамой ходили на службы и на причастие за семь километров в чувашское село. Им повезло — там церковь сохранилась. А когда подросли немного, и одни ходили туда. Там кусочек хлеба давали — есть-то охота было.
В 12 лет я уже в колхозе работала. Нас, подростков, заставляли поливать табак. Ох, сколько вёдер я тогда перетаскала! Тяжело было. Но зато маме за эту работу мою начисляли трудодни.
Замужество
В 65-м году сестра завербовалась в нефтегорский плодопитомник. Они там с подружками замуж повыходили, ну и я к ней рванула судьбу свою женскую устраивать. В Жабино-то меня замуж никто не взял бы, потому что бедная. И не побоялась ведь — в чужое место, к чужим людям поехала. Знала бы я тогда, что заблудилось моё счастье женское, — не найти.
Поселили нас в общежитии. И вот как-то утром заходит к нам в комнату один дядечка знакомый, а с ним — парень. Этот дядечка и спрашивает:
— Нюрк, а ты замуж пойдёшь?
— Да, пойду.
— А ты, Шурк, берёшь?
— Беру.
Собралась, и пошли мы со своим новоиспечённым мужем к нему в Съезжее. Три года с его матерью жили. Пить и драться он начал чуть ли не с первых дней. Бил, не жалея, но так, чтобы синяков не было. Свекровь не заступалась, она первая убегала из дома, когда буянить начинал. Для меня это ужас был, ведь в своей семье никогда драк и скандалов не видела, братья мои не пили. Но уйти некуда было. Мама через год умерла. У братьев — свои семьи. Я им не нужна была, хотя видели, какой он. В первый же наш приезд в Жабино он напился и развоевался. Но никто не позвал меня, не предложил остаться. А ведь у нас и детей тогда ещё не было. Иногда к сестре в Утёвку уходила, когда особенно лютовал. Неделю побуду, а у неё ребёнок маленький, муж ворчит, что я живу у них. Приедет Шурка: «Айда домой. Больше пить не буду». Куда деваться, соглашаюсь. Потом уж и не стала никуда уезжать. Дочка родилась. Отрада у меня появилась. А в семь лет она утонула. Еле пережила я это горе.
Страх не отпускает
Иной раз не спится, стану вспоминать, как мы сошлись, как он издевался надо мной. Сразу бы уйти. Не куда-то, не к кому-то, а просто уехать от него. Не решилась: муж есть, и ладно. Дура, конечно. 46 лет мы с ним прожили. От этих мучений заболела сильно. Часто обращалась к Богу: «Господи, за что он издевается надо мной? Раздели Ты нас. Или меня возьми к себе, или его». Спасибо Господу Богу, что меня оставил пожить. Только страх до сих пор не отпускает: ночью увижу Шурку во сне — он с кулаками на меня бросается. Так и прячусь от него. Он ведь единственный раз меня по имени назвал, за три недели до своей смерти. А так — все плохие слова мои были.
15 лет уже одна живу. Я барыня сейчас, свет увидела. Сын и дочь заботятся обо мне, любят. Они уже семейные, в Съезжем тоже живут. Двое внуков, три правнука — такая радость. Молю Бога, чтобы дал Он мне ещё пожить в этой радости.
Возрождение
Господь всегда моим утешением был. Церковь в Съезжем разрушенной была, а ведь душа к Богу тянулась. В конце 90-х годов своими силами стали восстанавливать её. Приехал епископ, совершили Крестный ход, на берегу Святого озера отслужили молебен, и епископ благословил нас на восстановление церкви. Мы, бабушки, и соцработники каждый день к восьми утра ходили туда, на тележках вывозили из церкви битый кирпич, землю. Потом Коля Васильев на тракторе стал помогать нам. Спасибо ему. В притворе молились, потом батюшку нам дали, службы стали проходить. У нас чудесные певчие были свои: Валентина Васильева, Мария Глухова и другие. Постепенно отремонтировали центральную часть храма. Немало ещё предстоит сделать в нём, но уже сейчас он — гордость и украшение нашего села.
… Вот так и я 15 лет назад начала с Божьей помощью возрождаться к жизни — спокойной и счастливой».
Весёлая и доброжелательная, искренняя и простая в общении — такой знают в селе Анну Никитичну Романову. И не перестают удивляться тому, как смогла она сохранить этот лёгкий нрав за долгие годы своей нелёгкой жизни, в которой были бедность и голод, побои мужа-пьяницы и гибель старшей дочери.
Детство
«Я с 42-го года. Родилась в Мордовии. От нашего села Жабино до Саранска — 180 километров, — рассказывает Анна Никитична. — У меня два брата и сестра. Я младшая. Вшестером мы жили в землянке. В 33-м году дедушка с бабушкой продали дом, чтобы спасти семью от голодной смерти, а родители мои жили тогда с ними. Построить свой дом отец не успел — погиб на фронте.
Вспомнить страшно, как мы жили после войны. Бедовали да голодали. Училась я только три класса, потому что в четвёртый нужно было в другое село ходить, но обуть-одеть нечего. Вот мама и не пустила меня. А так как русский язык начинали учить с четвёртого класса, я его совсем не знала.
Семья у нас была верующая. Когда церковь в Жабино разгромили, мы с мамой ходили на службы и на причастие за семь километров в чувашское село. Им повезло — там церковь сохранилась. А когда подросли немного, и одни ходили туда. Там кусочек хлеба давали — есть-то охота было.
В 12 лет я уже в колхозе работала. Нас, подростков, заставляли поливать табак. Ох, сколько вёдер я тогда перетаскала! Тяжело было. Но зато маме за эту работу мою начисляли трудодни.
Замужество
В 65-м году сестра завербовалась в нефтегорский плодопитомник. Они там с подружками замуж повыходили, ну и я к ней рванула судьбу свою женскую устраивать. В Жабино-то меня замуж никто не взял бы, потому что бедная. И не побоялась ведь — в чужое место, к чужим людям поехала. Знала бы я тогда, что заблудилось моё счастье женское, — не найти.
Поселили нас в общежитии. И вот как-то утром заходит к нам в комнату один дядечка знакомый, а с ним — парень. Этот дядечка и спрашивает:
— Нюрк, а ты замуж пойдёшь?
— Да, пойду.
— А ты, Шурк, берёшь?
— Беру.
Собралась, и пошли мы со своим новоиспечённым мужем к нему в Съезжее. Три года с его матерью жили. Пить и драться он начал чуть ли не с первых дней. Бил, не жалея, но так, чтобы синяков не было. Свекровь не заступалась, она первая убегала из дома, когда буянить начинал. Для меня это ужас был, ведь в своей семье никогда драк и скандалов не видела, братья мои не пили. Но уйти некуда было. Мама через год умерла. У братьев — свои семьи. Я им не нужна была, хотя видели, какой он. В первый же наш приезд в Жабино он напился и развоевался. Но никто не позвал меня, не предложил остаться. А ведь у нас и детей тогда ещё не было. Иногда к сестре в Утёвку уходила, когда особенно лютовал. Неделю побуду, а у неё ребёнок маленький, муж ворчит, что я живу у них. Приедет Шурка: «Айда домой. Больше пить не буду». Куда деваться, соглашаюсь. Потом уж и не стала никуда уезжать. Дочка родилась. Отрада у меня появилась. А в семь лет она утонула. Еле пережила я это горе.
Страх не отпускает
Иной раз не спится, стану вспоминать, как мы сошлись, как он издевался надо мной. Сразу бы уйти. Не куда-то, не к кому-то, а просто уехать от него. Не решилась: муж есть, и ладно. Дура, конечно. 46 лет мы с ним прожили. От этих мучений заболела сильно. Часто обращалась к Богу: «Господи, за что он издевается надо мной? Раздели Ты нас. Или меня возьми к себе, или его». Спасибо Господу Богу, что меня оставил пожить. Только страх до сих пор не отпускает: ночью увижу Шурку во сне — он с кулаками на меня бросается. Так и прячусь от него. Он ведь единственный раз меня по имени назвал, за три недели до своей смерти. А так — все плохие слова мои были.
15 лет уже одна живу. Я барыня сейчас, свет увидела. Сын и дочь заботятся обо мне, любят. Они уже семейные, в Съезжем тоже живут. Двое внуков, три правнука — такая радость. Молю Бога, чтобы дал Он мне ещё пожить в этой радости.
Возрождение
Господь всегда моим утешением был. Церковь в Съезжем разрушенной была, а ведь душа к Богу тянулась. В конце 90-х годов своими силами стали восстанавливать её. Приехал епископ, совершили Крестный ход, на берегу Святого озера отслужили молебен, и епископ благословил нас на восстановление церкви. Мы, бабушки, и соцработники каждый день к восьми утра ходили туда, на тележках вывозили из церкви битый кирпич, землю. Потом Коля Васильев на тракторе стал помогать нам. Спасибо ему. В притворе молились, потом батюшку нам дали, службы стали проходить. У нас чудесные певчие были свои: Валентина Васильева, Мария Глухова и другие. Постепенно отремонтировали центральную часть храма. Немало ещё предстоит сделать в нём, но уже сейчас он — гордость и украшение нашего села.
… Вот так и я 15 лет назад начала с Божьей помощью возрождаться к жизни — спокойной и счастливой».
Оставить сообщение: