Рекламный баннер 990x90px bantop
Я боевая была, отчаянная
16:49 27.09.2022 16+
Я боевая была, отчаянная
«Если снимать обо мне фильм, в нём будет много серий, — с улыбкой говорит Говхар Шафигуловна Садрисламова, — ведь мне уже 88 лет, я столько повидала, побывала в самых дальних уголках нашей страны, освоила несколько профессий, воспитала пятерых детей».
Съёмки первой серии этого фильма проходили бы в Татарии. «От нашего села до райцентра 25 километров было, — рассказывает Говхар Шафигуловна. — Русского языка мы не знали совсем, поэтому представляю, как трудно было старшей сестре Фариде, которая после смерти отца (он умер в 37-м году) завербовалась на Дальний Восток, работала на рыбном промысле. А что делать было? Жили мы очень бедно, нас у мамы — семеро. Война началась — совсем трудно стало, голодали мы страшно. Мама спасала нас как могла. Крапиву, дубовую кору, лебеду ели. Весной, едва первые проталины появятся, босиком шли на колхозное поле картофельное, во льду, в воде искали прошлогоднюю картошку. Наберём, мама высушит её, истолчёт и лепёшек напечёт или суп сварит. Я, помню, очень много крапивы ела — она меня и спасла. И до сих пор в мае обязательно суп варю, пирожки делаю из неё. А ещё есть полезная трава —борщёвица. Здесь, в Алакаевке, она только в одном месте растёт. Каждый год обязательно ходила за ней, а в этом не смогла — ноги болят.
Три моих старших брата ушли на войну. Вернулся один. До нас фронт не добрался, но страха мы натерпелись. В 42-м году диверсию устроили в селе — подожгли и сельсовет, и конный двор, и детсад, и маслозавод, и каланчу. Всё разом загорелось, полыхало страшно. Потом допросы были, расследования, но виновника нашли только после войны. Что с ним сделали, не знаю.
Дальний Восток
В 49-м году Фарида со своей дочкой приехали к нам в гости. Увидела, как трудно живётся в колхозе, и прислала вызов. Отправились мы в дорогу – мама, я и мой младший брат. Добирались до Хабаровска целый месяц. В Новосибирске три дня держали: парили в бане, прожаривали одежду — вшей было видимо-невидимо. Дали нам на троих комнатку в бараке. Жилось тогда и на Дальнем Востоке тяжело. На человека полагался маленький ломтик хлеба. Чтобы его получить, всю ночь стояли в очереди.
Меня отдали в няньки. Ничего другого не оставалось. Было мне в ту пору 14 лет. Русского языка не знала. В своей деревне закончила 4 класса татарской школы. Нянчила тоже в татарской семье. Из окон их квартиры видно было Амур. Красиво. Летом купаются люди, мне тоже хочется, но куда же я от ребёнка. Семья хорошая была. Кормили меня, купили пальто из синей бумазеи. Как я рада была! Долго его носила.
Грузчик, швея, путевой обходчик
16 лет исполнилось — работать пошла, деньги надо было зарабатывать, одеваться. А то соберёмся с подружкой гулять, — она мне платье своё приносит, у меня-то нет. Устроилась грузчиком в артель «Вперёд!» — мешки с ветошью складывала в машине. Но платили мало, и я пошла на швейную фабрику — подружка позвала. Быстро освоила эту профессию. Шила мужские костюмы, железнодорожные кители. Только вот далеко от нас была фабрика, и ездили мы туда с приключениями — цеплялись за проезжающие машины. За попутку же платить надо было. Мы тогда не за машины, а за жизнь цеплялись изо всех сил, выживали как могли. Поэтому ни сил, ни времени не хватило перенять у мамы её умение лечить людей. Она ведь и повитухой была, и вывих могла вправить, и после лёгкого инсульта здоровье возвращала. За ней постоянно приезжали, просили помочь. Часто в Казань ездила. Лечила молитвами. Да и время такое было — церкви, мечети ломали, и мы, молодые, не могли понять всю важность веры. Некоторые молитвы благодаря маме я всё же выучила тогда. До сих пор их помню.
… И вот мне уже 19. Иду по городу — объявление висит «Дальморстрой проводит вербовку рабочих на железнодорожную станцию Верхний Ургал». Завербовалась на три года. Я боевая была, отчаянная, ничего не боялась. Собираясь уезжать, справила себе обновку: брюки у брата порвались на коленках, я их обрезала и юбку сшила.
В Верхнем Ургале дали мне комнатку на железнодорожном перегоне. Рабочие всё удивлялись, как я такая маленькая да худенькая решилась поехать в эти глухие места, на такую тяжёлую работу. За мой маленький рост Чекушкой звали. Бригадир пожалел меня — вскоре обучил на путевого обходчика. Стала я жить и работать в деревне Тарман-Шукан. Потом перевели меня в Биробиджан — стрелочницей в паровозное депо. Я не отказывалась ни от какой работы: рассказали, показали — тут же всё знаю и умею.
Замужество
И тут пришлось мне в Хабаровск вернуться — мама велела взять отпуск, чтобы в квартире нашей убраться. Это и решило мою судьбу. Хотя и тут без неожиданностей не обошлось. Я познакомилась с одним солдатом — вешала бельё на улице, он подошёл, разговорились. Вернувшись в казарму, он рассказал об этом ребятам, написал мне письмо и попросил друга, который шёл в увольнительную, отдать мне его. А друг забыл. Увидел это письмо Салит Садрисламови решил отнести. Познакомились. Понравились друг другу. На Октябрьские праздники он демобилизовался, и мы зарегистрировались. Позвали муллу, молитвы почитали.
Уссурийская тайга
В квартире нашей Салита не прописывали — не хватало квадратных метров. И мы опять завербовались. Опять — в даль несусветную, в город Сучан, в уссурийскую тайгу. Дали нам подъёмные, квартиру. Домики китайские — такие маленькие, что с вязанкой дров в дверь не пройдёшь. Китай — так близко, что по утрам слышно, как у них петухи поют. А змей сколько было в тех местах — ужас! Но мы не боялись их. Только постоянно настороже были: не наступить, не задеть змею. Тогда она не тронет. Часто на порог заползали — поднимет голову, как кобра, и на свет глядит. У каждого в доме обязательно кот был. Иду на огород и нашего Ваську с собой зову — коты змей чуют, поэтому к грядке, где змея, ни за что не подпустят.
Жили и работали мы в леспромхозе. Салит сначала лес валил, потом трактористом трелёвочным работал. Я — электриком. Заводила вручную двигатель Л-6, который до часу ночи подавал свет. 11 семей нас было в том посёлке. Кроме жилых домов, в нём — ничего. Леспромхоз выделял лошадь, и один наш деревенский ездил за 30 километров по горам, по валежинам за продуктами. Привозил их по списку. Каждую весну и осень — наводнение, потому что вода с гор стекала. Иногда по три месяца дорог не бывало. В этих суровых местах люди дружно жили, поддерживали друг друга, выручали. Злому и подлому там не выжить, пропадёт.
Работа в лесу очень тяжёлая, но Салит прикипел к ней всем сердцем. Отработав три года, вернулись в Хабаровск, но его тянуло в лес. Много лет мы по леспромхозам мотались.
Башкирия и Самара
А потом ему на родину захотелось — переехали мы в Башкирию. Салит выучился в Кирове на крановщика, работал в Мулдакаевском леспромхозе. Я в детском садике топила 11 печей — такой большой он был. Потом тоже устроилась в леспромхоз. Сначала приёмщиком леса, потом — в тарном цехе: одиннадцатью пилами восьмимиллиметровые доски пилила. И всё бы хорошо: у нас наконец-то свой дом, хозяйство, дети подрастают — три старшие дочери замужем, Алик девятый класс заканчивает, младшенькая Гузель — второй. Но Салит такое вытворял — ни одной юбки не пропускал. Римма тогда в Самаре жила, приехала в гости, видит, что мы с отцом неважно живём, позвала к себе: «Ты, мама, везде устроишься, поехали». И я уехала. Салит не останавливал, не отговаривал, даже контейнер помогал грузить.
На первых порах в Самаре трудно, конечно, было. От него ведь никакой помощи, хотя знал, что с двумя детьми в городе тяжело жить. Но потом я телеграфисткой устроилась, зарплата — 110 рублей, комната в общежитии, нам полегче стало. Алик в училище на слесаря-механика поступил, Гузель в школе учится — жизнь идёт своим чередом. И вот как-то вечером собираемся мы в кино на «Зиту и Гиту» — Римма билеты принесла. Вдруг вахтёр зовёт меня к телефону. Беру трубку и слышу: «Я на вокзале сижу, жду, когда ты приедешь за мной» — муж явился. Ни слова не говоря, всё продал там и приехал. Не в гости, а насовсем. Что делать? Римма говорит: «Отец всё-таки, не бросишь же». Поехала за ним.
Алакаевка
Салит был первоклассным шофёром, трактористом, крановщиком, но работу, где дали бы жильё, он так и не нашёл. И тут подружка рассказала про Алакаевку. Решили туда переехать. Это было в 1980 году. Я устроилась дояркой, через месяц мне квартиру дали.
И работала, и жила я всегда активно. Мой трудовой стаж —36 лет. Не знаю, откуда столько энергии бралось. Когда старость пришла, — не заметила. Как-то раз слышу — в клубе День пожилого человека будут отмечать. Пришла, сижу тихонько — я ведь пожилая уже. Директор клуба так удивилась этому! «Пойдём, — говорит, — петь и танцевать, как обычно. Не могу поверить, что ты просто посидишь и уйдёшь». Я и в районном ретро-фестивале участвовала — исполняла татарский танец в национальном костюме. Для этого фартук себе особым узором вышила. И до сих пор рукоделием занимаюсь — вяжу крючком.
Любовь и забота
Я никогда не показываю, что мне больно и тяжело, на людях спокойная и весёлая. А я ведь уже троих взрослых детей похоронила, и двое при родах умерли. Сейчас в живых старшая дочь Рая и младшая Гузель. У Гузели муж крупный бизнесмен. У них большие возможности. Благодаря этому, благодаря их огромной заботе Салит смог прожить несколько лет, хотя при его болезни врачи говорили, что недолго проживёт. Я ковидом тяжело болела. Если бы не Гузель, не выкарабкалась бы, наверное. Она чуть свет приедет, постель сменит, полы помоет, квартиру проветрит, а уезжает затемно. Она и лечила меня. Нет, Гузель не медик, просто их семейный врач многому научила её. Я переживала, что она столько времени у меня пропадает. У них же пятеро детей: старшие работают, младшие — школьники. Успокаивало то, что голодными и без пригляда они не останутся — отец и накормит, и позаботится. Я весь мир проехала — не видела таких людей, как мой зять. Уважительный, добрый, гостеприимный, широкой души человек. Когда я у них, он первым делом, придя домой, со мной поздоровается, спросит о самочувствии. Я очень благодарна им всем. Это ни с чем не сравнимое счастье — на старости лет быть окружённой любовью детей и внуков, их заботой».
«Если снимать обо мне фильм, в нём будет много серий, — с улыбкой говорит Говхар Шафигуловна Садрисламова, — ведь мне уже 88 лет, я столько повидала, побывала в самых дальних уголках нашей страны, освоила несколько профессий, воспитала пятерых детей».
Съёмки первой серии этого фильма проходили бы в Татарии. «От нашего села до райцентра 25 километров было, — рассказывает Говхар Шафигуловна. — Русского языка мы не знали совсем, поэтому представляю, как трудно было старшей сестре Фариде, которая после смерти отца (он умер в 37-м году) завербовалась на Дальний Восток, работала на рыбном промысле. А что делать было? Жили мы очень бедно, нас у мамы — семеро. Война началась — совсем трудно стало, голодали мы страшно. Мама спасала нас как могла. Крапиву, дубовую кору, лебеду ели. Весной, едва первые проталины появятся, босиком шли на колхозное поле картофельное, во льду, в воде искали прошлогоднюю картошку. Наберём, мама высушит её, истолчёт и лепёшек напечёт или суп сварит. Я, помню, очень много крапивы ела — она меня и спасла. И до сих пор в мае обязательно суп варю, пирожки делаю из неё. А ещё есть полезная трава —борщёвица. Здесь, в Алакаевке, она только в одном месте растёт. Каждый год обязательно ходила за ней, а в этом не смогла — ноги болят.
Три моих старших брата ушли на войну. Вернулся один. До нас фронт не добрался, но страха мы натерпелись. В 42-м году диверсию устроили в селе — подожгли и сельсовет, и конный двор, и детсад, и маслозавод, и каланчу. Всё разом загорелось, полыхало страшно. Потом допросы были, расследования, но виновника нашли только после войны. Что с ним сделали, не знаю.
Дальний Восток
В 49-м году Фарида со своей дочкой приехали к нам в гости. Увидела, как трудно живётся в колхозе, и прислала вызов. Отправились мы в дорогу – мама, я и мой младший брат. Добирались до Хабаровска целый месяц. В Новосибирске три дня держали: парили в бане, прожаривали одежду — вшей было видимо-невидимо. Дали нам на троих комнатку в бараке. Жилось тогда и на Дальнем Востоке тяжело. На человека полагался маленький ломтик хлеба. Чтобы его получить, всю ночь стояли в очереди.
Меня отдали в няньки. Ничего другого не оставалось. Было мне в ту пору 14 лет. Русского языка не знала. В своей деревне закончила 4 класса татарской школы. Нянчила тоже в татарской семье. Из окон их квартиры видно было Амур. Красиво. Летом купаются люди, мне тоже хочется, но куда же я от ребёнка. Семья хорошая была. Кормили меня, купили пальто из синей бумазеи. Как я рада была! Долго его носила.
Грузчик, швея, путевой обходчик
16 лет исполнилось — работать пошла, деньги надо было зарабатывать, одеваться. А то соберёмся с подружкой гулять, — она мне платье своё приносит, у меня-то нет. Устроилась грузчиком в артель «Вперёд!» — мешки с ветошью складывала в машине. Но платили мало, и я пошла на швейную фабрику — подружка позвала. Быстро освоила эту профессию. Шила мужские костюмы, железнодорожные кители. Только вот далеко от нас была фабрика, и ездили мы туда с приключениями — цеплялись за проезжающие машины. За попутку же платить надо было. Мы тогда не за машины, а за жизнь цеплялись изо всех сил, выживали как могли. Поэтому ни сил, ни времени не хватило перенять у мамы её умение лечить людей. Она ведь и повитухой была, и вывих могла вправить, и после лёгкого инсульта здоровье возвращала. За ней постоянно приезжали, просили помочь. Часто в Казань ездила. Лечила молитвами. Да и время такое было — церкви, мечети ломали, и мы, молодые, не могли понять всю важность веры. Некоторые молитвы благодаря маме я всё же выучила тогда. До сих пор их помню.
… И вот мне уже 19. Иду по городу — объявление висит «Дальморстрой проводит вербовку рабочих на железнодорожную станцию Верхний Ургал». Завербовалась на три года. Я боевая была, отчаянная, ничего не боялась. Собираясь уезжать, справила себе обновку: брюки у брата порвались на коленках, я их обрезала и юбку сшила.
В Верхнем Ургале дали мне комнатку на железнодорожном перегоне. Рабочие всё удивлялись, как я такая маленькая да худенькая решилась поехать в эти глухие места, на такую тяжёлую работу. За мой маленький рост Чекушкой звали. Бригадир пожалел меня — вскоре обучил на путевого обходчика. Стала я жить и работать в деревне Тарман-Шукан. Потом перевели меня в Биробиджан — стрелочницей в паровозное депо. Я не отказывалась ни от какой работы: рассказали, показали — тут же всё знаю и умею.
Замужество
И тут пришлось мне в Хабаровск вернуться — мама велела взять отпуск, чтобы в квартире нашей убраться. Это и решило мою судьбу. Хотя и тут без неожиданностей не обошлось. Я познакомилась с одним солдатом — вешала бельё на улице, он подошёл, разговорились. Вернувшись в казарму, он рассказал об этом ребятам, написал мне письмо и попросил друга, который шёл в увольнительную, отдать мне его. А друг забыл. Увидел это письмо Салит Садрисламови решил отнести. Познакомились. Понравились друг другу. На Октябрьские праздники он демобилизовался, и мы зарегистрировались. Позвали муллу, молитвы почитали.
Уссурийская тайга
В квартире нашей Салита не прописывали — не хватало квадратных метров. И мы опять завербовались. Опять — в даль несусветную, в город Сучан, в уссурийскую тайгу. Дали нам подъёмные, квартиру. Домики китайские — такие маленькие, что с вязанкой дров в дверь не пройдёшь. Китай — так близко, что по утрам слышно, как у них петухи поют. А змей сколько было в тех местах — ужас! Но мы не боялись их. Только постоянно настороже были: не наступить, не задеть змею. Тогда она не тронет. Часто на порог заползали — поднимет голову, как кобра, и на свет глядит. У каждого в доме обязательно кот был. Иду на огород и нашего Ваську с собой зову — коты змей чуют, поэтому к грядке, где змея, ни за что не подпустят.
Жили и работали мы в леспромхозе. Салит сначала лес валил, потом трактористом трелёвочным работал. Я — электриком. Заводила вручную двигатель Л-6, который до часу ночи подавал свет. 11 семей нас было в том посёлке. Кроме жилых домов, в нём — ничего. Леспромхоз выделял лошадь, и один наш деревенский ездил за 30 километров по горам, по валежинам за продуктами. Привозил их по списку. Каждую весну и осень — наводнение, потому что вода с гор стекала. Иногда по три месяца дорог не бывало. В этих суровых местах люди дружно жили, поддерживали друг друга, выручали. Злому и подлому там не выжить, пропадёт.
Работа в лесу очень тяжёлая, но Салит прикипел к ней всем сердцем. Отработав три года, вернулись в Хабаровск, но его тянуло в лес. Много лет мы по леспромхозам мотались.
Башкирия и Самара
А потом ему на родину захотелось — переехали мы в Башкирию. Салит выучился в Кирове на крановщика, работал в Мулдакаевском леспромхозе. Я в детском садике топила 11 печей — такой большой он был. Потом тоже устроилась в леспромхоз. Сначала приёмщиком леса, потом — в тарном цехе: одиннадцатью пилами восьмимиллиметровые доски пилила. И всё бы хорошо: у нас наконец-то свой дом, хозяйство, дети подрастают — три старшие дочери замужем, Алик девятый класс заканчивает, младшенькая Гузель — второй. Но Салит такое вытворял — ни одной юбки не пропускал. Римма тогда в Самаре жила, приехала в гости, видит, что мы с отцом неважно живём, позвала к себе: «Ты, мама, везде устроишься, поехали». И я уехала. Салит не останавливал, не отговаривал, даже контейнер помогал грузить.
На первых порах в Самаре трудно, конечно, было. От него ведь никакой помощи, хотя знал, что с двумя детьми в городе тяжело жить. Но потом я телеграфисткой устроилась, зарплата — 110 рублей, комната в общежитии, нам полегче стало. Алик в училище на слесаря-механика поступил, Гузель в школе учится — жизнь идёт своим чередом. И вот как-то вечером собираемся мы в кино на «Зиту и Гиту» — Римма билеты принесла. Вдруг вахтёр зовёт меня к телефону. Беру трубку и слышу: «Я на вокзале сижу, жду, когда ты приедешь за мной» — муж явился. Ни слова не говоря, всё продал там и приехал. Не в гости, а насовсем. Что делать? Римма говорит: «Отец всё-таки, не бросишь же». Поехала за ним.
Алакаевка
Салит был первоклассным шофёром, трактористом, крановщиком, но работу, где дали бы жильё, он так и не нашёл. И тут подружка рассказала про Алакаевку. Решили туда переехать. Это было в 1980 году. Я устроилась дояркой, через месяц мне квартиру дали.
И работала, и жила я всегда активно. Мой трудовой стаж —36 лет. Не знаю, откуда столько энергии бралось. Когда старость пришла, — не заметила. Как-то раз слышу — в клубе День пожилого человека будут отмечать. Пришла, сижу тихонько — я ведь пожилая уже. Директор клуба так удивилась этому! «Пойдём, — говорит, — петь и танцевать, как обычно. Не могу поверить, что ты просто посидишь и уйдёшь». Я и в районном ретро-фестивале участвовала — исполняла татарский танец в национальном костюме. Для этого фартук себе особым узором вышила. И до сих пор рукоделием занимаюсь — вяжу крючком.
Любовь и забота
Я никогда не показываю, что мне больно и тяжело, на людях спокойная и весёлая. А я ведь уже троих взрослых детей похоронила, и двое при родах умерли. Сейчас в живых старшая дочь Рая и младшая Гузель. У Гузели муж крупный бизнесмен. У них большие возможности. Благодаря этому, благодаря их огромной заботе Салит смог прожить несколько лет, хотя при его болезни врачи говорили, что недолго проживёт. Я ковидом тяжело болела. Если бы не Гузель, не выкарабкалась бы, наверное. Она чуть свет приедет, постель сменит, полы помоет, квартиру проветрит, а уезжает затемно. Она и лечила меня. Нет, Гузель не медик, просто их семейный врач многому научила её. Я переживала, что она столько времени у меня пропадает. У них же пятеро детей: старшие работают, младшие — школьники. Успокаивало то, что голодными и без пригляда они не останутся — отец и накормит, и позаботится. Я весь мир проехала — не видела таких людей, как мой зять. Уважительный, добрый, гостеприимный, широкой души человек. Когда я у них, он первым делом, придя домой, со мной поздоровается, спросит о самочувствии. Я очень благодарна им всем. Это ни с чем не сравнимое счастье — на старости лет быть окружённой любовью детей и внуков, их заботой».
Оставить сообщение: